Дэвид Дуглас Дункан, фотограф Пикассо
96-летний Дэвид Дуглас Дункан (David Douglas Duncan) сидит, окруженный своими фотографиями Пикассо и работами о художнике. Пока мы говорим, он несколько раз достает из кармана маленький цифровой фотоаппарат, будто ему необходимо держать его, как католику четки. «Я был невероятно счастлив. Я действительно очень счастливый парень, – объясняет Дункан. – Родившись в Канзас Сити, Миссури, и не зная ничего о Пикассо, я имел дерзость постучать в его дверь, стать его другом и снять тысячи фотографий – его самого, его студии, его жизни и друзей».
Дункан стал фотожурналистом в 20 лет, воевал на Тихоокеанском театре военных действий вместе с американскими моряками и работал корреспондентом в Корее в 1950-м. В феврале 56-го он отправился в Канны, в надежде сфотографировать самого знаменитого художника, уже после того, как снимал других знаменитостей для Лайфа. Его друг и коллега Роберт Капа подкинул идею несколькими годами раньше, когда они вдвоем освещали войну в Индокитае.
И он позвонил в дверь Пикассо в Лос-Анджелесе. Дверь открыла Жаклин Рок-Пикассо, и Дункан объяснил цель визита. Через несколько мгновений он снимал свой первый портрет Пикассо, намыливавшегося в ванной. С этого момента до ранних 60-х он был главным фотографом художника, определенно самым постоянным и наслаждавшимся самым широким доступом к Пикассо. Он мог приходить и уходить, когда желал, в различные дома, в которых жил Пикассо. «Вы не можете себе представить, как просто это было, – говорит он. – Я был там, как член семьи, и снимал. Понять, насколько прост он был со мной, может помочь эта история. Однажды мы взяли обед в офис, он был не очень-то хорош. Это был недоваренный цыпленок и перезрелые бананы на десерт – больше коричневые, чем желтые. Я тем не менее съел часть, чтобы быть вежливым, но всего не осилил. Пикассо дотянулся до моей тарелки, подцепил банан и сказал: "Нельзя, чтобы еда пропадала!"».
Они говорили по-испански, и иногда Пикассо делал вид, что не понимает, на каком языке говорит с ним Дункан: «Он спрашивал Жаклин: "это он по-каковски говорит?", тыкая в меня пальцем. "Я думаю, по-испански", отвечала она. "И мне вроде так же показалось", – говорил Пикассо. Но вообще-то разговаривали мы не много, может, слов по 50 в день. Моим языком была фотография».
Окружающие Дункана фото подтверждают это утверждение: прекрасно скомпонованные, с резкими контрастами и отличным чувством момента, позволявшими за секунду поймать жест или взгляд. Только на одной фотографии Пикассо выглядит напряженным. «Вы знаете, я был военным корреспондентом в Корее, – говорит Дункан. Я сделал книгу об этом, "Это война". Однажды я принес экземпляр Пикассо. У него был еще один гость, который начал смотреть ее. Пикассо был в трех ярдах от книги, но мог видеть снимки. Тогда я и снял это фото: лицо Пикассо, смотревшего на мои корейские снимки, шокирующие и ужасные».
Эта фотография – исключение. Большая часть показывает художника в процессе работы, или на прогулке, в ковбойском виде, в шляпе, которую подарил ему Гарри Купер, или в гротескной маске собственного изготовления. Что привело нас к вопросу, не выбирал ли Пикассо те или иные снимки для публикаций. Дункан ответил, не задумываясь: «Он никогда не просил меня снимать. "Ты фотографируешь, я пишу картины", такое было у нас разделение труда. Он никогда мне не позировал, но и не забраковал ни одного снимка и не запрещал съемки. Фото, где он в бумажной маске, я снял благодаря случайности. Я стоял перед зеркалом, а он проходил за моей спиной в этой маске. Все, что я сделал – снял отражение. Маски доставляли ему удовольствие, но он делал и носил их сам для себя. То же можно сказать и о фото, на котором он танцует кадриль у себя в студии. Жаклин начала танцевать около картин, он сказал: "Я тоже могу танцевать". Так получился снимок».
Дункан испытывает заметное восхищение художником. «Он был моим учителем, моим мастером… Я всегда звал его маэстро и никогда – Пабло, ни разу. А он звал меня Измаил. Я так и не узнал, почему, как и то, почему он звал своего сына Клода именем Октавио. Вот Жаклин он звал Жаклин, и Палому – Паломой».
Фотограф уверен в одном: «Между легендой и человеком, которым он был, существовала огромная разница. Конечно, я знаю, что у него была репутация великого повесы. Но я никогда не видел, чтобы он обращался с женщиной с неуважением. Перед ними он был настоящим испанским джентльменом».
Видя, как Пикассо работает, что думал Дункан о его методах? «На Купальщиц он потратил 2 дня и 2 ночи. Он мог остановиться и сидеть перед работой полчаса, без движения, просто смотря на нее, держа одну руку на голове. Ни движения. Он думал». «Однажды, когда я был у него, кто-то спросил, какой собственный период нравится ему больше, голубой, розовый, кубизм и т. п. Пикассо вытянул руку, растопырив пальцы, и спросил: "Ну, а вы какой из этих пяти пальцев предпочитаете? Лично мне нужны они все"».
Дата публикации: 2012.03.20
Источник: The Guardian
|
