«Я люблю открытия» – фотограф National Geographic Мелисса Фарлоу
Мелисса Фарлоу говорит о себе, как о «документальном фотографе», чья
работа полностью зависит от других и от историй, которые она получает от
них. «Меня всегда волновало, откликнутся ли люди на
фотографии, которые я делаю, но я не чувствую, что дело во мне.
По-моему, художник имеет видение, которое создает что-то, и «я» не играю
здесь большой роли. Это – не мои истории. Обычно это – история того, о
ком я снимаю… И они раскрываются… Когда приступаешь к съемке, кажется,
знаешь, что это за история, но она постоянно раскрывается по-новому.
Открытия – это то, что я люблю», говорит она.
«Я застенчива. В этом могут признаться многие фотографы. Фотоаппарат для меня – возможность оказаться где-то, говорить с людьми, включиться во что-то. Он делает меня гораздо ближе к ситуациям, которые я нахожу интересными и в которых не оказалась бы без фотокамеры… Мне очень интересны люди. Я всегда изумлялась, сколько нового они могут открыть. Мне нравится искренность, я обращаюсь с людьми прямо и честно, но всегда изумляюсь, какой отклик на это получаю… Фотокамера меняет вещи, но я стараюсь, чтобы этого не происходило».
Мелисса Фарлоу скромна настолько же, насколько талантлива. В начале своей карьеры она была в команде, получившей Пулитцеровскую премию за освещение ликвидации сегрегации в луисвильских школах. После 17 лет работы в газетах она начала снимать репортажи для журнала National Geographic и сделала их 14.
Один из них – о землях, находящихся под юрисдикцией американского Бюро по управлению государственными и общественными землями.
«Я услышала о девушке-ковбое, «крепком орешке» по имени Хейди Редд. У нее были и свои земли в восточной Юте, и арендованные общественные. Она была спокойной, серьезной и очень, очень особенной. Я ездила с Хейди верхом, когда они перегоняли стадо на летние верхние пастбища. Я уверена: она думала, что я уеду на следующий день. Но я осталась с ними… Через четыре дня в седле мое время истекло, и большая часть того, что я сделала, были фото – клише, снятые при очень плохом освещении, хотя я действительно старалась, потому что я хотела сделать снимки как бы вне времени. Последнюю ночь я следовала за ней, глотая пыль. Мои очки были, как грязное ветровое стекло. Я едва могла видеть. Я устала. Было жарко. Я была действительно огорчена. Солнце садилось, я думала, это конец. И потом увидела сцену в отраженных облаками последних лучах заката. И до меня дошло, какая это действительно тяжелая работа – быть ковбоем. Для меня получившийся в итоге снимок – обнаженное и честное изображение этой жизни.
Я спросил Мелиссу, как она добивается, чтобы люди расслабились и были самими собой перед камерой.
«У меня нет стратегии. Один из величайших комплиментов, которые сказал мне редактор, когда смотрел на мои фотографии – у него было чувство, будто он встретился с ними… Я – не великий фотограф… Но я подозреваю, что у меня есть дар сходиться с людьми и давать им быть собой. Я не знаю, как делаю это, кроме того, что я действительно подхожу к ним честно и действительно трачу на свою работу много времени. И я очень чувствительна к тому, что происходит. Я «читаю» чувства людей и язык тела.
Иногда язык тела может удивлять. В 1999 Мелисса была в дороге в Южной Америке, снимая для книги National Geographic о Панамериканском шоссе. Ее координатор сумел получить разрешение на съемку внутри монастыря.
«В Арекипе (Перу), как мы знали, есть уединенный монастырь, откуда никогда никто не выходил. Я провела там целый день. Монахини в этом монастыре молились 9 раз в день и не разговаривали друг с другом, там было полное молчание. Мне разрешили фотографировать недавно постриженных монашек. Мы спустились по широкой аллее, ведущей во внутренний двор, я услышала смех перед тем, как вошла, и там были все эти молодые монашки, игравшие, конечно, не в интернет-казино, а в мяч во дворе. Они смеялись, и это была как раз та восхитительная сцена, что на снимке, потом пошли в сад и там пели, и нюхали розы, и пинали мяч на обратном пути. Через 10 минут всё это закончилось, они ушли. Это был такой подарок…
Эти девушки играли потому, что старшие монахини знали, как трудна будет жизнь, на которую согласились эти новоначальные монашки. И это был их момент свободы».
Дата публикации: 2011.08.29
Источник: The Huffington Post
|
